МЕТОД БАБЫ-ЯГИ

  Вот от­крываешь глаза и начинаешь вдруг ими водить по сторонам, а голова при том неподвижна. Все кругом незнакомо. Сердце в корочке льда. Не веришь глазам, взываешь к памяти. А та твердит: не может это быть незнакомым, ты точно знаешь, где ты. Засыпала в известном месте, значит, и проснешься там же. Это закон сна. Закон законом, а не узнаешь, и все тут. Где ты? Отгадку я сама себе придумала для таких случаев. Отгадка нехитрая. Просто все. Вот в чем дело: я проснулась. а память еще спит. Не пробудилась еще. Ты есть, а ее нет. Лежишь без памяти. Потом память отойдет от сна, явится, и тут тебя и озарит: вот где я. Так и сейчас: открываю глаза и не узнаю вокруг ничего. Тогда я извлекаю из себя про то, что память еще дремлет, лежу, жду, дожидаюсь, когда она соизволит саму себя вспомнить. Важная это штука — память. Лежу, жду. Ее нет. И уж так долго, мне кажется, ее нет, что со мной начинает делаться что-то нехорошее. Одергиваю себя: спокойно, полегче, не в первый раз. К тому же, не то чтобы ее совсем нет – памяти. А будто частями нет. Ведь я знаю, кто я, как меня зовут, кто мои родители, где я работаю, где живу, что у меня есть дочь. Но вот вспомнить, где я, не могу. И еще одно — лежу, не встаю и не то чтобы не хочу встать, будто бы — не могу. Тело как сковано чем. Тяжелое. Не мое. И не тяжелое, и не мое, а вообще...

  И вдруг — как мелкие гвозди за шиворот. И дрожь. И тряска. А есть ли у меня тело? Кру­гом полутемно. Осторожно осматриваюсь: странные серо-темные очертания, каких я прежде не видывала. Почудилось, что у меня одна голова только и есть, а ни­чего другого нет, или даже так: темнота кругом — это тело. Напрягаюсь, начинаю видеть тусклое истечение из окна. Но и на окно не похоже. И дико дивная мысль — а на этом ли я свете? Я умерла? Умерла. Меня нет. Стоп, а кто же здесь в голове, как не я? Нет. Нет. Я есть. Есть. Тут в другом все кроется. Умерла — это понятно. Тут пострашнее. Не могу понять, куда я умерла? Куда я попала? В какое место? Думала как-то все по иному будет. Встретят, объяснят. Посадят. Примут. Кто-то должен быть там. Мне говорил родственник-священник: там — жизнь, тесно от жизни. А здесь — пусто. А вдруг — ужас, ужас: что, если я в аду? Ад, между про­чим, никто не отменял. Про это я тоже вспомнила. Щел­чок, и — молния без грома. Все осветилось. Но мол­ния не гаснет, и свет не белый, а желтый. Рука ко лбу тянется. Вижу лицо женщины и узнаю: мать это моя. «Мама, — говорю, — как ты сюда попала? Ты ж жива?!» 

  Глаза сами по себе бегают, усваиваю: ад похож на мою комнату в моей квартире. Рука у матери холодная-хо­лодная. Господи, что это значит? У живых теплые руки. Голос мамин говорит: «Да у тебя жар». И сунула мне холодный палец под мышку. За подмышкой возник живот, в нем горящие угли. И лихорадка не в голове, а в животе. «Да у тебя сорок! «Скорую» надо вызывать». Вот смешно, как это было сказано, открылась дверь входит женщина в белом халате с чемоданчиком. С ней молодой человек, тоже в белом. Через секунду я вижу, как мои ноги сами собой переставляются: спускают ме­ня по лестнице. Без разрыва, тут же — окно машины, в нем мелькание огней, черные ветви деревьев. Плавно, без переходов кровать, капельница, черный квадрат ок­на. Пробуждение — яркий квадрат окна. Тяжелый ка­мень в пояснице. Дрель в теле. Лязг зубов. Одновре­менно отдельно от головы — ясность. Входит врач. Женщина лет сорока пяти. Худая, сутулая, с длинным крючковатым носом. Злющая. Вылитая Баба Яга. Чер­ные, глубоко посаженные глаза прожигают насквозь. С ней пять человек свиты.

  «Значит, так, — голос властный, хрипловатый, не терпящий возражений, — если через полчаса темпера­тура не упадет и лихорадка не прекратится — готовьте к операции. Будем отнимать левую почку». Свита заки­вала головами, зашелестела халатами, задакала. Баба-яга резко повернулась, каблуками застучала, улетела. Вот уж действительно — обухом по голове. Шок. Сна­чала во мне все остановилось. А потом бешено понес­лось: «Как? Что это? А я? Как же я? Почку? Отнять? По­чему? При чем здесь почка? Чем она ей не нравится? Моя милая, любимая почка! Родная моя! Да как же мож­но! Почку мою дорогую. Да мы с ней всю жизнь вместе! Да еще левую! Ну уж нет!».

  Через пять минут дрожь прекратилась, через двад­цать температура приблизилась к нормальной. Опять входит врач, уже одна. Улыбнулась. «Так-то лучше». И надо же: следа от первого впечатления не осталось. Глаза бархатные, кожа нежная, талия осиная. А нос? Нос королевский. Через два дня меня выписали. С тех пор прошло девятнадцать лет — и ни одной ссоры с почками. Разногласия были, но ссор — ни разу».

CORE_LAN17

  Главная вертикаль (линия судьбы синий) компенсирует разрыв линии жизни (рис. 3—4, красный). Данный ри­сунок мы уже неоднократно рассматривали, но аспек­ты применения далеко не исчерпаны. Сегодня мы мо­жем почувствовать и силу, и изощренность сильной ли­нии судьбы. Вертикаль, заслоняя собой разрыв линии жизни, способна извлекать из себя самые оригиналь­ные и неожиданные решения. При этом в нашем примере она опирается на имеющиеся особенности: низ­ко посаженный и слегка искривленный мизинец; слияние линии жизни и линии головы (рис. 4, зеленый): линия головы характеризуется конфигурационной не­устойчивостью (неравномерность течения); сокращенная длина большого пальца — данная комбинации по­казателей выражает впечатлительность, неосознанную внушаемость и одновременно нежелание подчиняться. Сочетание исходных данных пациента с личностью врача произвело спонтанное выздоровление. 
Владимир Финогеев.