ТЕМПОРАЛЬНАЯ ПРОЦЕДУРА

  «Я». Последний шаг. Я в прихожей. «Привет». — «Привет». — «Как дела?» - «Ничего», — Эльза снимает плащ. «А что ты такая мрачная?» — «Я? Разве?» — «Чего-нибудь случилось?» — «Да ничего». — «А все-таки?» — «Наташка замуж выходит». — «Наташка, Наташа — это которая?» — «Ну, помнишь, мы с ней вместе учились в физико-математической школе при Бауманском». — «Погоди, погоди, это ж твоя лучшая подруга». — «Ну да, так и есть — лучшая». — «Какая ж ты чудная! Ты что ж, не рада, что она замуж выходит?» — «Рада, поче­му нет?» — «Да как-то ты звучишь нерадостно. Что приключилось?» — «Да ничего».
  «Ну ладно, — я обнимаю дочь за плечи. — пойдем-ка чайку зеленого выпьем для просветления». — «Вряд ли меня что-то просветлит». — «Тогда — кофе». — «Да уж лучше — койф». — «Койф — что это?» — «Просто кайф — это кайф. А с кофе — это койф». — «Моло­дежь! Чего только не придумаете». — «А что?! «ЧайФ» есть». — «Чайф — это что?» — «Ну, группа такая». — «Ага». — «Значит, и койф должен быть, поняла?» — «Поняла».

  Подхожу к белому цилиндру с окошечком, там плавает красный шарик. Плавает высоко. Нажимаю зеленую кнопку. Через пару секунд — шипение. Дос­таю с полки банку кофе. Открываю еще одну дверцу: «А шокойф будешь?» Эльза выгибает брови дугой: «Чего?» — «Шоколад». Дочь смеется: «Ма, ты — моло­ток!» — «Ладно, хоть не гвоздь». — «Но тогда уж шокайф». — «Наверное». — «Не, не буду».
  Чайник вскипает, щелкает. Дочь насыпает кофе по чашкам. Наливаю. Эльза сидит напротив окна. Боль­шие голубые глаза плавают неизвестно где. Брови сдвигаются, дают лбу две вертикальные складки. До морщинок им еще далеко-далеко. Я делаю глоток: «Ну, так что стряслось?» — «Да знаешь, если сказать, так вроде пустяк, ничего такого, ерунда». — «Тем бо­лее». Эльза вздыхает: «Ма, в общем, ты помнишь, На­ташка у меня на свадьбе свидетелем была». — «Ну ко­нечно, еще бы». — «А я — глупо, наверное, да? — меч­тала у нее на свадьбе свидетелем быть. Так хотела!»

  Я уже догадываюсь, в чем дело. Но спрашиваю по инерции: «Ну и?» — «Короче, звонит мне Наташка и говорит, что свидетелем у нее будет другая девочка. Я даже не знаю ее. И чего-то так мне обидно стало. До слез. Смешно, да?» — «Да нет, совсем нет». Мы по­молчали. «Да, обидно, — сказала я. — Может, я могу помочь?» Эльза двигала чашкой и глядела, как пляшет на дне черная жидкость: «Да как тут поможешь?» «Может, позвонить?» — «Да ты что! — вскидывается Эльза. — ни в коем случае. Как ты не понимаешь?» - «Понимаю, понимаю, это я так, мысли вслух. Звонить я не буду. Так, ищу выход». — «А выхода нет». — «Ду­маешь?» — «Да». — «Ну что же...» Эльза допивает ко­фе: «Придется пережить». — «Ну что ж, если и так, то это не самое страшное в жизни». — «Да, — Эльза вста­ет. — Ма, ну мне пора, надо за Сашкой в детсад бежать». Я провожаю ее. Быстрый поцелуй в щеку. Хло­пает дверь. Остался только запах «Гая Матиолы».

  Я возвращаюсь на кухню, мою чашки. Чем я могу помочь? Разговариваю сама с собой. Хоть я и мать, но я не могу чувствовать обиду так же остро, как Эльза. Я просто понимаю это. Я знаю. Должна знать. Имен­но в этот момент или когда я невидяще смотрела вдаль. Не разберешь, сначала легко сжимается сердце. Но не из сердца, где-то рядом — иголочка, еще не касается, еще не колет, или незаметное содрогание, движение, дуновение, волна, бежит сразу отовсюду, из пальцев, из ног, из корней волос, из живота. В ко­ленях дрожь — сажусь. Теплая дрожь накрывает. Смутная картинка. Как фотография покачивается в ванночке с проявителем. Вокруг красный свет. Вдруг на белизну листа, из небытия — течет изображение. Из бликов, пятнышек складывается. У меня захваты­вает дух. Неужели? Конечно! Аня, Аня, моя подруга, луч­шая подруга. Аня. Двадцать пять лет назад. Конечно! Вот оно! Аня была свидетелем у меня на свадьбе. И мы договорились, что на ее свадьбе свидетелем 6yду я. И вот накануне звонит Аня и говорит, что свидетелем будет другая. Боже! Как же меня захлестнуло: боль, досада, обида. Как жгло у сердца. Только тут игла, которая лишь касалась, вошла в сердце. Я выдохнула. Ничего себе! Так это правда?! Правда, что дочери придется ре­шать то, что не решила мать?! Повторить заново?! Столкнуться с тем же?! А ведь я читала об этом, меня учили этому! И — вот.

  Я встала, энергия вливалась в меня. Если это рабо­тает, должно работать и другое. Я смогу помочь своей дочери. Я вышла, села на стул, закрыла глаза. Погрузилась в воспоминания. Меня не было. Я была там, в той минуте далекого дня, в огне своего сердца, и том раздражении и злости. Прости, Аня, прости меня. Прозрачными руками я держала сердце, изгоняла огонь, выводила боль, вычищала тьму. Наконец слезы полились из глаз. Мне стало легко. Я откинулась на спинку стула. Было так хорошо. Я ни о чем не проси­ла и ничего не желала.
  Прошло два дня. Телефонный звонок: «Ма, это я. Ма, ты знаешь, Наташка приехала и сказала, что я буду у нее свидетелем на свадьбе». «Знаю — сказала я. – Знаю». «Откуда, как?» — «По голосу».
 
CORE_LAN17

  Рассмотрим следующую комбинацию. На левой руке нашей героини наблюдаются две линии судьбы. Одна берет начало у основания ладони (рис. 3-1, синий). Дойдя до центра ладони, линия останавливается, принимает фрагментарный вид. Вторая ли­ния (рис. 3—4, красный) выходит из линии жизни. Одна из трактовок второй линии: человек делает се­бя сам, сам принимает решения, стремится переделать судьбу. А фрагментарность центральной части первой линии дает ему такую возможность. Позитивное значение фрагментарности в том, что судьба ослабляет «хватку» и разрешает собственным усилиям направить развитие по другому руслу. Есть и не­гативное значение сочетания фрагментарности с линией, выходящей из линии жизни: слишком энергичные жесткие решения приводят к конфликтам и кризисам. Но есть еще одна нестандартная трактов­ка. На руках людей, духовно возвысившихся (собственными усилиями), сочетание данных линий пре­доставляет возможность иного, более тонкого, еще загадочного метафизического воздействия на внеш­ние условия.
Владимир Финогеев